Неточные совпадения
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые
страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не
видяИль предузнав издалека
Кончину дяди старика.
Увидев все это, она побыла еще несколько времени в невозможной
стране, затем проснулась и села.
Она
видела в
стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы.
— А тебе, Лида, бросить бы школу. Ведь все равно ты не учишься. Лучше иди на курсы. Нам необходимы не актеры, а образованные люди. Ты
видишь, в какой дикой
стране мы живем.
— Я тоже
видел это, около Томска. Это, Самгин, — замечательно! Как ураган: с громом, с дымом, с воем влетел на станцию поезд, и все вагоны сразу стошнило солдатами. Солдаты — в судорогах, как отравленные, и — сразу: зарычала, застонала матерщина, задребезжали стекла, все затрещало, заскрипело, — совершенно как в неприятельскую
страну ворвались!
Клим Самгин
видел, что пред ним развернулась огромная, фантастически богатая
страна, бытия которой он не подозревал;
страна разнообразнейшего труда, вот — она собрала продукты его и, как на ладони, гордо показывает себе самой.
Видит народ, который кричит ему ура, а затем — разрушает хозяйство
страны, и губернаторам приходится пороть этот народ.
Он чувствовал, что ему необходимо
видеть человека, возглавляющего огромную, богатую Русь,
страну, населенную каким-то скользким народом, о котором трудно сказать что-нибудь определенное, трудно потому, что в этот народ слишком обильно вкраплены какие-то озорниковатые люди.
— Вы же
видите: Дума не в силах умиротворить
страну. Нам нужна диктатура, надо, чтоб кто-нибудь из великих князей…
— Господа — протестуйте! Вы
видите — уже бьют! Ведь это — наши дети… надежда
страны, господа!
— Это — ужасно, Клим! — воскликнула она, оправляя сетку на голове, и черные драконы с рукавов халата всползли на плечи ее, на щеки. — Подумай: погибает твоя
страна, и мы все должны спасать ее, чтобы спасти себя. Столыпин — честолюбец и глуп. Я
видела этого человека, — нет, он — не вождь! И вот, глупый человек учит царя! Царя…
Между тем вне класса начнет рассказывать о какой-нибудь
стране или об океане, о городе — откуда что берется у него! Ни в книге этого нет, ни учитель не рассказывал, а он рисует картину, как будто был там, все
видел сам.
Целые миры отверзались перед ним, понеслись видения, открылись волшебные
страны. У Райского широко открылись глаза и уши: он
видел только фигуру человека в одном жилете, свеча освещала мокрый лоб, глаз было не видно. Борис пристально смотрел на него, как, бывало, на Васюкова.
Видит серое небо, скудные
страны и даже древние русские деньги;
видит так живо, что может нарисовать, но не знает, как «рассуждать» об этом: и чего тут рассуждать, когда ему и так видно?
Я любовался тем, что
вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все было и в других местах, а этой стройности, прибранности леса, дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их лиц, нежности и застенчивости в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или в самом деле идиллическая
страна, отрывок из жизни древних.
Простыми глазами сразу
увидишь, что находишься по преимуществу в земледельческом государстве и что недаром рука богдыхана касается однажды в год плуга как главного, великого деятеля
страны: всякая вещь обдуманно, не как-нибудь, применена к делу; все обработано, окончено; не
увидишь кучки соломы, небрежно и не у места брошенной, нет упадшего плетня и блуждающей среди посевов козы или коровы; не валяется нигде оставленное без умысла и бесполезно гниющее бревно или какой-нибудь подобный годный в дело предмет.
— Вы хотите найти себе дело? О, за этим не должно быть остановки; вы
видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей
стране, о вашей родине, — поправил он свой англицизм: — но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы
видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту. Но в ней много дела.
Я давно говорил, что Тихий океан — Средиземное море будущего. [С большой радостью
видел я, что нью-йоркские журналы несколько раз повторили это. (Прим. А. И. Герцена.)] В этом будущем роль Сибири,
страны между океаном, южной Азией и Россией, чрезвычайно важна. Разумеется, Сибирь должна спуститься к китайской границе. Не в самом же деле мерзнуть и дрожать в Березове и Якутске, когда есть Красноярск, Минусинск и проч.
— Что за обидчивость такая! Палками бьют — не обижаемся, в Сибирь посылают — не обижаемся, а тут Чаадаев,
видите, зацепил народную честь — не смей говорить; речь — дерзость, лакей никогда не должен говорить! Отчего же в
странах, больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее, чем в Костроме да Калуге, — не обижаются словами?
В одно из моих ранних посещений клуба я проходил в читальный зал и в «говорильне» на ходу, мельком
увидел старика военного и двух штатских, сидевших на диване в углу, а перед ними стоял огромный, в черном сюртуке, с львиной седеющей гривой, полный энергии человек, то и дело поправлявший свое соскакивающее пенсне, который ругательски ругал «придворную накипь», по протекции рассылаемую по
стране управлять губерниями.
Яша(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами
видите,
страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
Он делает жуткое предсказание: если какой-нибудь народ попробует осуществить в своей
стране марксизм, то это будет самая страшная тирания, какую только
видел мир.
— Со мной здесь один твой знакомец Муравьев-Апостол, брат Сергея — нашего мученика; он тебя
видел у Корниловича, когда ты возвратился из полярных
стран, шлет тебе поклон, — а я в Энгельгардтовой книге имею твое описание ярмарки в Островне.
Впрочем, не то еще было!
И не одни господа,
Сок из народа давила
Подлых подьячих орда,
Что ни чиновник — стяжатель,
С целью добычи в поход
Вышел… а кто неприятель?
Войско, казна и народ!
Всем доставалось исправно.
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над
страною висел…
Видел — имеющий очи
И за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью да свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей…
Зная и
видя все это, конечно, ничего другого не остается, как радоваться и восклицать: вот благословенные
страны, для которых ничто не остается неразъясненным! вот счастливые люди, которые могут с горделивым сознанием сказать себе, что каждый их поступок, каждый шаг проникнут идеей государственности!
— Нам, ваше высокородие, сражаться вряд ли придется, потому — далеко. А так,
страны света
увидим…
А у нас на Москве горше прежнего; старец некий из далеких
стран сюда приходил и сказывал:
видели в египетской
стране звезду необычную — красна яко кровь и хвост велик.
— Как с чего? — во-первых, я русская и
вижу в распространении грамотности одно из условий благосостояния родной
страны; а во-вторых, это дело доставляет мне удовольствие; я взялась за него, мне его доверили, и я не могу не хлопотать о нем.
— Чего мне худого ждать! Я уж так худ, так худ, что теперь со мной что хочешь делай, я и не почувствую. В самую, значит, центру попал. Однажды мне городничий говорит:"В Сибирь, говорит, тебя, подлеца, надо!"А что, говорю, и ссылайте, коли ваша власть; мне же лучше: новые
страны увижу. Пропонтирую пешком отселе до Иркутска — и чего-чего не
увижу. Сколько раз в бегах набегаюсь! Изловят — вздуют:"влепить ему!" — все равно как здесь.
Не
увидит взор мой той
страны,
В которой я рожден;
Терпеть мученья без вины
Навек я осужден.
— А!
Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой
стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
Противоречие это стало нам так привычно, что мы и не
видим всей ужасающей бессмыслицы и безнравственности поступков не только тех людей, которые по своей охоте избирают профессию убийства, как нечто почтенное, но и тех несчастных людей, которые соглашаются исполнять воинскую повинность, или хотя тех, которые в
странах, где не введена воинская повинность, добровольно отдают свои труды на наем солдат и приготовления к убийству.
— Живёшь, живёшь и вдруг с ужасом
видишь себя в чужой
стране, среди чужих людей. И все друг другу чужды, ничем не связаны, — ничем живым, а так — мёртвая петля сдавила всех и душит…
Он был человек отлично образованный, славно знал по-латыни, был хороший ботаник; в деле воспитания мечтатель с юношескою добросовестностью
видел исполнение долга, страшную ответственность; он изучил всевозможные трактаты о воспитании и педагогии от «Эмиля» и Песталоцци до Базедова и Николаи; одного он не вычитал в этих книгах — что важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, так, как для каждой
страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание.
Он приказал узнать, кто там кричит голосом без радости, и ему сказали, что явилась какая-то женщина, она вся в пыли и лохмотьях, она кажется безумной, говорит по-арабски и требует — она требует! —
видеть его, повелителя трех
стран света.
— «Прорезать гору насквозь из
страны в
страну, — говорил он, — это против бога, разделившего землю стенами гор, — бы
увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать почти так же, как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим...
— Это будет ужасно, если его
увидят люди иных
стран, — что они подумают о нас?
С течением времени человечество все более и более освобождается от искусственных искажений и приближается к естественным требованиям и воззрениям: мы уже не
видим таинственных сил в каждом лесе и озере, в громе и молнии, в солнце и звездах; мы уже не имеем в образованных
странах каст и париев; мы не перемешиваем отношений двух полов, подобно народам Востока; мы не признаем класса рабов существенной принадлежностью государства, как было у греков и римлян; мы отрицаемся от инквизиционных начал, господствовавших в средневековой Европе.
Когда в
стране существует форма правления, от которой все исходит, то исполнительные органы обязываются, не увлекаясь личными прихотливыми умствованиями, буквально выполнять начальственные предначертания. И больше ничего. Посему, ежели начальство (как это ныне по всему видится) находит возможным допустить, дабы обыватели радовались, то и вы… Сие допускайте, а не ехидничайте и тем паче не сквернословьте! Я сам, по недостаткам образования, не раз сквернословил, но ныне…
Вижу!!
Анна Юрьевна не совсем, как мы
видим, уважала свою
страну и свой народ.
И действительно, не токмо во Франции, сей классической
стране централизации, но и у нас на каждом шагу мы
видим плоды сего горького порядка вещей. Благодаря оному, каких хлопот и издержек, например, стоило, дабы выиграть тяжбу в правительствующем сенате? сколько изнурений даже и доднесь нужно перенести, дабы получить в государственном банке какое-либо удовлетворение?
В заключение я потребовал, чтобы подобные же карты были изданы и для других
стран, так чтобы можно было сразу
видеть, где всего удобнее напиться.
Граф Хвостиков, впрочем, более приятеля сохранивший присутствие духа, принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая
страна, что у нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала свои глаза устремленными на Долгова, который сидел совсем понурив голову. Наконец гости
увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
— Признаюсь тебе, друг мой, я даже и не знаю наверное когда. Не во сне ли я
видел и это? Ах, как это, од-на-ко же, стран-но!
«Среди океана живет морской змей в версту длиною. Редко, не более раза в десять лет, он подымается со дна на поверхность и дышит. Он одинок. Прежде их было много, самцов и самок, но столько они делали зла мелкой рыбешке, что бог осудил их на вымирание, и теперь только один старый, тысячелетний змей-самец сиротливо доживает свои последние годы. Прежние моряки
видели его — то здесь, то там — во всех
странах света и во всех океанах.
Видя его непреклонность, с ним перестали спорить, но для сопровождения его и для руководства его в ознакомлении с
страною снарядили того же юркого и чрезвычайно в то время популярного акцизного чиновника Андрея Ничипоренко.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В
стране эфиопов, где он добывается, его называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, которому этот камень достался от пленного царя. Ты
видишь — он некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре человека на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает необыкновенным качеством притягивать к себе серебро, точно жадный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюбленная, потому что ты бескорыстна.
Он
видел страшные, твердые в своем стремлении ряды людей, почти бегом проходивших перед ним, людей своей бедной
страны, бедно одетых, грубых солдат.
Здесь она пристает к каждому иностранцу, надоедает каждому путешественнику, которого
увидит, расспрашивая их о других
странах, и потом их ответы сравнивает с тем, что
видит у себя пред глазами.
Уже любопытные из отдаленных земель приезжают
видеть сию чудесную
страну, которая представляет взору и гранитные горы Швейцарии, и плодоносные долины Пьемонтские;
страну, где творческая Натура с нежными красотами соединила величественные; где в одно время и зима свирепствует, и весна улыбается; где мудрый наблюдатель Природы находит для себя разнообразные богатства, и где чувствительное сердце, наскучив светом, может насладиться самым приятнейшим уединением.